Иосиф, ты слышишь? Вспоминая Бродского и Барышникова середины 70х

ИБ на Ноб Хилл в С-Ф. 1988. Фото автора.
© 1987 by G. Freidin

Читал Акачелу в NYRB про Бродского/Барышникова. A Ghost Story. Всколыхнулось многое. Не удержался -- и вот сам уповаю на духов.

Помню хорошо середину 70-х, когда я с Мишей познакомился, вернее, был ему представлен. Твердое рукопожатие и серьезный, сосредоточенный вид, чем он отличался от остальной балетной кампании. А стихи Иосифа, посвященные Мише ("Классический балет есть замок красоты"), полюбил тогда же в 1976 г...

Сейчас перечитал - и меня обожгло ароматом тех дней.

Иосиф, ты слышишь?

Такая пряная травяная настойка, что сам Верлен бы позавидовал! У него только мята и тмин а у тебя там целый музей нашей жизни! Вот продернутый через акмеистическое колечко французский -- балетный -- семнадцатый и русский восемнадцатый век. Ты их подаешь хитро -- через чопорное "Я не увижу знаменитой Федры" Мандельштама (он нет, а ты - увидел!). Но  не не в лоб, а околицей -- через ритм смежного стишка: "Природа -- тот же Рим". Так ведь?

И тут же, не переводя дыхания, вызываешь дух Хлебникова, чтоб тот дал футуристическую подножку Мандельштаму своим "Кузнечиком" и "Бобэоби".

В имперский мягкий плюш мы втискиваем зад, 

и, крылышкуя скорописью ляжек, 

красавица, с которою не ляжешь, 

одним прыжком выпархивает в сад.

А главное -- закончил ты свой "стишок" серенадой нашему удачному-- удавшемуся -- изгнанию. И правда: каждый из нас приземлился и встал на свое место в Америке.

Помню, когда мы с тобой встречались раз в пол-года или в год и выбалтывались друг другу, водопад - водопаду. Было ощущение переполненной чаши, жизни взахлеб. Богемные кафушки в  North Beach, китайские завтраки рядом в Чайна Таун, коктейли после причащения у тихо-океанского прибоя в Клифф Хаус, вечера у нас. Или у тебя – China Town или в Little Italy. Чувствовалось все и воспринималось ярко, как в детстве.

В середине 70-х приезжал к нам на гастроли Американский балетный театр с Мишей Барышниковым (он уже ушел от Баланчина). У него тогда еще был или только что кончился несчастный роман с Гелзи Кёркланд, и они в Сан-Франциско танцевали Жизель с таким исступлением, что казалось, разыгрывали личную драму. Я - романтик, и у меня дух захватывало. Хотелось самому прыгнуть и сцену перелететь, "крылышкуя скорописью ляжек."

И вот кружатся вилисы на кладбище, закручивают повесу Ганса до полусмерти, ну а Гелзи, то бишь, Жизель его, то бишь Мишу, все-таки прощает и спасает... Взрыв оваций. Занавес. Восторг. А потом за кулисами у Миши в уборной -- благодарность, обожание, как у курсистки, и у меня чуть было не обморок от вида его окровавленных ступней, когда он снимал балетки и бинты. Вот это счастье, вот это искусство!

Ты это запечатлел -- и наш тогдашний культ Мандельштама, акмеистов и футуристов и вообще 1920-х годов, а вместе с этим ощущение такой податливой (нам казалось?) американской почвы, куда мы пересадили наши корни.

Вот твои последние два четверостишия. У меня от них еще больше, чем тогда мороз по коже и благодарность тебе за эту нашу временную вечность. Вижу улыбку.
Читаю про себя, но слышу твой хрипловатый, картавый голос:

     Как славно ввечеру, вдали Всея Руси,
     Барышникова зреть. Талант его не стерся!
     Усилие ноги и судорога торса
     с вращением вкруг собственной оси

     рождают тот полет, которого душа,
     как в девках, заждалась, готовая озлиться!
     А что насчет того, где выйдет приземлиться, --
     земля везде тверда; рекомендую США.

Привет тебе из Беркли! Надеюсь, Миша со спектаклем заглянет и к нам...

15.1.2016