Исаак Бабель как пчела-разведчик

Автор и Сергей Поварцов. Июнь 2014 г.

На днях случайно наткнулся на свой малоизвестный текст на сайте Лехаим. Оказывается, после Бабелевской конференции в Москве в июне 2014-го была со мной беседа о Исааке Бабеле, которую вел Михаил Майков. Беседу я припоминаю плоховато, но текст явно мой и хотелось бы его зафиксировать. В нем есть удачные формулировки. Вот он, кому интересно:

Обычно академизм, научная гонка за автором, сотни статей, академические издания, конференции, едва ли идет ему на пользу. Исключение — «классики». Они имеют хождение наряду со священным писанием и как бы определяют координаты культурной элиты в жизни нации — помещают ее в центр. Возникает это, конечно, не на голом месте: канонизация, как и в случае со святыми, дело долгое. Тургенев, например, на пушкинских торжествах 1880 года сомневался в масштабности Пушкина, а Достоевский со свойственным ему экстремизмом впадал в раж преувеличения. Но есть авторы, которых академизм не спасает. Посмотрите на сотни метров полных собраний, которыми кормилась гуманитарная интеллигенция в советское время.

Бабель? Думаю, что Бабель — это процесс канонизации, но выходящий за рамки одной страны. В России это — одно, в США — другое, во Франции — третье. Он особенный феномен XX и теперь уже XXI века с их динамикой глобализации и этнорелигиозного обособления.

Знаете, у пчел есть такие пчелы-разведчики. Они залетают далеко от улья, чтобы подыскать для него новое место, потом возвращаются и энергично вытанцовывают координаты и свойства этой новой территории для своих собратьев. Вот таким был Бабель: он вытанцевал нам — нашим дедам и нашим внукам — то силовое поле, куда попал наш человеческий улей, разрываемый силами сближения и обособления.

Конечно, постольку, поскольку существует европейское, европеизированное еврейство, особенно США с их мощной еврейской культурной элитой, Бабель уже канонизированная фигура. Он — эталон: выходец из полу-ассимилированной, малообразованной, еще не потерявшей местечковые корни семьи, сумел стать центральной фигурой в культуре не только «своих», но и «чужих», т.е. сделал и тех и других «своими».

В Америке он сильно повлиял на писателей с «дефисной идентичностью» (Филип Рот, Грейс Пейли многому у него научились), и не только еврейского происхождения. Есть замечательная, многообещающая американская писательница Элиф Батуман, родители которой эмигрировали из Турции. Ее писательский голос созвучен Бабелю, и она написала замечательное эссе «Бабель в Калифорнии», после чего «Нью-Йоркер» взял ее в штат. Она тоже разыгрывает сюжет «чужого среди своих» и «своего среди чужих». Это все — драма «перемещенных лиц», а в современном мире не осталось уже людей, которые бы себя таковыми не ощущали, будь они даже самых голубых кровей. Поэтому мы все и равняемся на тех, кто умеет разыграть такую двойственность в высшей степени самобытно. Это парадокс, но у Бабеля это получалось отлично! Поэтому Бабель в той же мере «гойский» писатель, как и «еврейский», как бы ни расшифровывались эти манихейские иероглифы-двойняшки. Бабель воплотил в своем искусстве парадигматику этого противоречивого состояния. У него это – чистый конденсат, первач, как он сам любил называть осбенный свой крепчайший чай. Особенно это заметно в его рассказах о детстве, но это и вообще его сквозной сюжет.

* * *

Теперь самый беглый библиографический обзор.

Бабеля отлично поняли уже самые замечательные из его современников: прежде всего Виктор Шкловский, Абрам Лежнев, Бенни (Яков Черняк), Александр Воронский и др. По известным причинам в России рецепция Бабеля заглохла на время и переместилась на Запад. Во Франции вышла первая и до сих пор лучшая биография Бабеля пера Жудит Стора-Шандор (1968). А в последнее время хотелось бы отметить труды французского исследователя и текстолога Эмиля Когана. Много было сделано и продолжает делаться в Израиле, особенно пионером этого дела Эфраимом Зихером, работы которого, помимо всего прочего, позволяют раскрыть как бы систему кровообращения прозы Бабеля и ее включенность в еврейский «текст» от древностей до модернизма на идише. Замечательные исследования нам подарили польские коллеги, Салайчик и Андрушко («Жизнеописание Бабеля Исаака Эммануиловича»). Из венгерских исследователей отмечу работы Жужи Хетени, а из югославских — Михайлы Йовановича («Мастерство Исаака Бабеля»).

В России рецепция Бабеля возобновилась с его реабилитацией, хотя, как и реабилитация, была неровной и проходила урывками и с большим трудом. Здесь много сделал Илья Эренбург и, главное, неутомимая, умная Антонина Николаевна Пирожкова, вторая жена Бабеля. Их воспоминания неоценимы. Большую работу проделали Израиль Смирин, Елена Краснощекова, Георгий Мунблит. Не следует забывать до сих пор не устаревшие работы Льва Лившица. Огромный вклад внес Сергей Поварцов, посвятивший большую часть своей научной карьеры исследованию жизни и творчества Бабеля. Его книга о последних днях Бабеля в контексте истории (истории литературы в том числе), «Причина смерти — расстрел», заслуживает высшей похвалы. Хочу подчеркнуть вклад Елены Погорельской: ее публикации и особенно последнее издание рассказов Бабеля с ее комментариями — бесценны. Из русско-американских исследований хотелось особо отметить работы Александра Жолковского, его книгу в соавторстве с Михаилом Ямпольским и особенно его «Полтора рассказа Бабеля», где он показал лучше, чем кто бы то ни было, необыкновенное богатство литературных аллюзий в миниатюрных бабелевских текстах.

Большой вклад сделан американскими исследователями. Главный толчок процессу канонизации Бабеля дал знаменитый американский критик Лайонел Триллинг, одно из самых видных светил на литературном небосклоне США середины XX века. Его предисловие к изданию Бабеля 1960 года в английском переводе до сих пор захватывает дух. После него Бабелем занялись в Америке всерьез, и появились книги Джеймса Фейлена, Патриции Карден, Мильтона Эре, Кэрол Луплоу, ценные работы Виктора Терраса и др. В последние годы вышел целый ряд статей и книг, последняя из них Ребекки Стэнтон, «Isaak Babel and the Self-Invention of Odessan Modernism».

Хотелось бы отметить бабелевскую «школу» 2004 года, которую я организовал в Стэнфордском университете: конференцию, премьеру пьесы «Мария» (реж. Карл Вебер) и посвященную Бабелю выставку на материалах Гуверовского архива. По итогам конференции вышел сборник статей «The Enigma of Isaac Babel: Life, History, Context» (2009, ed. Gregory Freidin). Бабель также удостоился чести быть первым русским писателем XX века, чье наследие опубликовано в серии «критических изданий» издательства W.W. Norton: «Isaac Babel’s Selected Writings: The Norton Critical Edition» (2010, ed. Gregory Freidin).

Москва. Июнь 2014 г.