Знаком я был с Сеней Рогинским с юношеских лет (познакомил Гарик Суперфин). Мы - ровесники, и в 1960-е годы было много забавных историй, похождений - жили не тужили... В 1971 г. я уехал в Америку. Кое-какие вести о его судьбе до меня доходили, как и то, что его арестовали фактически за его исследовательскую работу о репрессиях в СССР. Освободили Сеню в 1985 г. Он отсидел четыре года, полный срок, от звонка до звонка.
Мой первый день в Москве после семнадцати лет в Америке. Начало сентября 1988 года. Лечу по Тверской . Напротив памятника Пушкину (Пушкин лукаво клонит голову) кучка молодежи, а рядом - еще одна кучка молодежи - в форме ОМОН. Я остановил такси и выскочил на тротуар. Билось сердце по старой провозащитной традиции от вида молодежи и самодельных плакатов. Они собирали подписи и деньги в поддержку Мемориала, который тогда еще не имел определенного статуса. Стычки с ОМОНом не произошло, я что-то подписал и дал денег. В возбуждении от непривычки видеть такое в Москве - в 1971 нас бы всех давно замели - поговорил с демонстрантами, поделился моим нехитрым опытом, услыхал от них имя Рогинского, других старых друзей, и защемило сердце. Я уезжал в глубокий застой, а тут всё бурлило - о, как помчалась кляча история!
Увиделись мы с Сеней вскоре после этого на квартире историка Никиты Охотина и лингвиста Анютой Поливановой, старой моей подруги. Я им описал мое приключение на Пушкинской. Они знали этих ребят по именам, и мы хорошо посмеялись. Сеня с Никитой тогда во всю разворачивали Мемориал. С тех пор виделись почти каждый раз, когда оба были в Москве, а я тогда бывал часто.
Сейчас мне все время вспоминается вечер в 1992 году. Мы с Сеней и Никитой на квартире Никиты Охотина на Плющихе. Сеня с Никитой тогда готовили материалы для судебного процесса над КПСС. Мы что-то попивали, чем-то закусывали на кухне. Дело, вроде, обычное, но тут дух захватывало от сознания неповторимости момента. Казалось, шел суд истории, и мы в первом ряду.
Я рассказывал о том, как провел несколько дней в Кремле, журналистом, на последнем съезде КПСС, а через год, в августе после переворота - там же, среди союзного начальства, когда они обсуждали, что делать с коммунистами и партийной собственностью... Ни до того. ни после я уже не видал такого скопления членов КПСС. Но у Сени с Никитой дела были поинтересней!
Сеня был прирожденный рассказчик. Окутанный облаком табачного дыма -- голосом из неопалимой купины -- он вещал взахлеб, на какие хитрые ходы ему приходилось пускаться, чтобы получить доступ к документам. Показывал копии бумаг, которые тогда еще казались немыслимыми.
У меня осталась где-то парочка шедевров, один из них о воронах-шпионах в Псковской (?) области, другой - с просьбой добрать еще тыщёнок по "первой категории"сверх разнарядки, т.е., расстрелять, и с резолюцией от усатого - "согласен". До сих пор холодеет кровь.
Суд над КПСС, как известно, не состоялся, начиналась эпоха разочарования (и выживания), но в отличие от "разочаровавшихся", Сеня не остановился, не ушел "в подполье", а все свои силы бросил на Мемориал, его детище, к которому, хочется верить, не зарастет народная тропа (опять Пушкин)...
Благодаря Сене Рогинскому, гражданам России живется лучше, их историческое сознание, просветленное Мемориалом, теперь на их собственной совести, а совесть эта, если не чище, то, по крайней мере, здоровее, отзывчивей.
Я горжусь, что мне выпало знать Сеню. Я был и остаюсь современником Арсения Рогинского.
Беркли. 20 дек., 2017
Увиделись мы с Сеней вскоре после этого на квартире историка Никиты Охотина и лингвиста Анютой Поливановой, старой моей подруги. Я им описал мое приключение на Пушкинской. Они знали этих ребят по именам, и мы хорошо посмеялись. Сеня с Никитой тогда во всю разворачивали Мемориал. С тех пор виделись почти каждый раз, когда оба были в Москве, а я тогда бывал часто.
Сейчас мне все время вспоминается вечер в 1992 году. Мы с Сеней и Никитой на квартире Никиты Охотина на Плющихе. Сеня с Никитой тогда готовили материалы для судебного процесса над КПСС. Мы что-то попивали, чем-то закусывали на кухне. Дело, вроде, обычное, но тут дух захватывало от сознания неповторимости момента. Казалось, шел суд истории, и мы в первом ряду.
Я рассказывал о том, как провел несколько дней в Кремле, журналистом, на последнем съезде КПСС, а через год, в августе после переворота - там же, среди союзного начальства, когда они обсуждали, что делать с коммунистами и партийной собственностью... Ни до того. ни после я уже не видал такого скопления членов КПСС. Но у Сени с Никитой дела были поинтересней!
Сеня был прирожденный рассказчик. Окутанный облаком табачного дыма -- голосом из неопалимой купины -- он вещал взахлеб, на какие хитрые ходы ему приходилось пускаться, чтобы получить доступ к документам. Показывал копии бумаг, которые тогда еще казались немыслимыми.
У меня осталась где-то парочка шедевров, один из них о воронах-шпионах в Псковской (?) области, другой - с просьбой добрать еще тыщёнок по "первой категории"сверх разнарядки, т.е., расстрелять, и с резолюцией от усатого - "согласен". До сих пор холодеет кровь.
Суд над КПСС, как известно, не состоялся, начиналась эпоха разочарования (и выживания), но в отличие от "разочаровавшихся", Сеня не остановился, не ушел "в подполье", а все свои силы бросил на Мемориал, его детище, к которому, хочется верить, не зарастет народная тропа (опять Пушкин)...
Благодаря Сене Рогинскому, гражданам России живется лучше, их историческое сознание, просветленное Мемориалом, теперь на их собственной совести, а совесть эта, если не чище, то, по крайней мере, здоровее, отзывчивей.
Я горжусь, что мне выпало знать Сеню. Я был и остаюсь современником Арсения Рогинского.
Беркли. 20 дек., 2017