 |
| ИБ на Ноб Хилл в С-Ф. 1988. Фото автора. © 1987 by G. Freidin |
Читал Акачелу в NYRB про Бродского/Барышникова. A Ghost Story. Всколыхнулось многое. Не удержался -- и вот сам уповаю на духов.
Помню хорошо середину 70-х, когда я с Мишей познакомился, вернее, был ему представлен. Твердое рукопожатие и серьезный, сосредоточенный вид, чем он отличался от остальной балетной кампании. А стихи Иосифа, посвященные Мише ("Классический балет есть замок красоты"), полюбил тогда же в 1976 г...
Сейчас перечитал - и меня обожгло ароматом тех дней.
Иосиф, ты слышишь?
Такая пряная травяная настойка, что сам Верлен бы позавидовал! У него только мята и тмин а у тебя там целый музей нашей жизни! Вот продернутый через акмеистическое колечко французский -- балетный -- семнадцатый и русский восемнадцатый век. Ты их подаешь хитро -- через чопорное "Я не увижу знаменитой Федры" Мандельштама (он нет, а ты - увидел!). Но не не в лоб, а околицей -- через ритм смежного стишка: "Природа -- тот же Рим". Так ведь?
И тут же, не переводя дыхания, вызываешь дух Хлебникова, чтоб тот дал футуристическую подножку Мандельштаму своим "Кузнечиком" и "Бобэоби".
В имперский мягкий плюш мы втискиваем зад,
и, крылышкуя скорописью ляжек,
красавица, с которою не ляжешь,
одним прыжком выпархивает в сад.
Помню, когда мы с тобой встречались раз в пол-года или в год и выбалтывались друг другу, водопад - водопаду. Было ощущение переполненной чаши, жизни взахлеб. Богемные кафушки в North Beach, китайские завтраки рядом в Чайна Таун, коктейли после причащения у тихо-океанского прибоя в Клифф Хаус, вечера у нас. Или у тебя – China Town или в Little Italy. Чувствовалось все и воспринималось ярко, как в детстве.
В середине 70-х приезжал к нам на гастроли Американский балетный театр с Мишей Барышниковым (он уже ушел от Баланчина). У него тогда еще был или только что кончился несчастный роман с Гелзи Кёркланд, и они в Сан-Франциско танцевали Жизель с таким исступлением, что казалось, разыгрывали личную драму. Я - романтик, и у меня дух захватывало. Хотелось самому прыгнуть и сцену перелететь, "крылышкуя скорописью ляжек."
И вот кружатся вилисы на кладбище, закручивают повесу Ганса до полусмерти, ну а Гелзи, то бишь, Жизель его, то бишь Мишу, все-таки прощает и спасает... Взрыв оваций. Занавес. Восторг. А потом за кулисами у Миши в уборной -- благодарность, обожание, как у курсистки, и у меня чуть было не обморок от вида его окровавленных ступней, когда он снимал балетки и бинты. Вот это счастье, вот это искусство!
Ты это запечатлел -- и наш тогдашний культ Мандельштама, акмеистов и футуристов и вообще 1920-х годов, а вместе с этим ощущение такой податливой (нам казалось?) американской почвы, куда мы пересадили наши корни.
Вот твои последние два четверостишия. У меня от них еще больше, чем тогда мороз по коже и благодарность тебе за эту нашу временную вечность. Вижу улыбку.
Читаю про себя, но слышу твой хрипловатый, картавый голос:
Как славно ввечеру, вдали Всея Руси,
Барышникова зреть. Талант его не стерся!
Усилие ноги и судорога торса
с вращением вкруг собственной оси
рождают тот полет, которого душа,
как в девках, заждалась, готовая озлиться!
А что насчет того, где выйдет приземлиться, --
земля везде тверда; рекомендую США.
Привет тебе из Беркли! Надеюсь, Миша со спектаклем заглянет и к нам...
15.1.2016